Ни одна сессия в психоаналитическом или психодинамическом подходе не обходится без работы над стыдом и виной. Эти сложносочетательные формы управляют человеком, даже если он этого сам не осознает, но может говорить об этом. Очень хорошо этимологию стыда и вины раскрывает классический психоанализ, у основания которого стоит австрийский невролог, психоаналитик Зигмунд Фрейд, который считал, что стыд и вина — это следствие работы «Сверх-Я» (совести или суперэго), той части психики, которая формируется из моральных норм, запретов, родительских посланий и культурных требований. Также разберем нейробиологию стыда и вины: почему эти эмоции так устойчивы?
Стыд как запрет на проявление себя
Стыд — это всегда про Я. Не про поступок, а про существование. Это ощущение «со мной что-то не так», даже если невозможно точно сформулировать, в чем именно. Стыд парализует любые движения наружу. Он сдерживает спонтанность, инициативу, желание, любопытство — те силы, которые в норме питают развитие и автономию. В психоаналитической традиции стыд связывают с эдипальной фазой, когда ребенок впервые сталкивается с нормами, ограничениями и формированием Супер-Эго. Фрейд рассматривал стыд как форму сдержанного либидо, энергии, которая могла бы идти в исследование и проявление, но оказалась блокированной запретом. Именно тогда рождается первое переживание: не просто «я сделал что-то не так», а «я не должен быть таким».
Во взрослом возрасте стыд превращается в привычку отступать, не высовываться, быть «удобным». Человек может годами жить под диктовку этой эмоции, принимая ее ограничения за свой характер.
Вина как следствие идентификации
Вина — очень близкая, но структурно иная эмоция. Она относится не к «я неисправен», а к «я сделал что-то не так». Она более пластичная и допускает возможность исправления. Но хроническая вина — это другой механизм. Это уже не чувство, а стратегия поддержания ложной лояльности и внутреннего равновесия.
Фрейд утверждал, что вина нередко рождается из идентификации с осуждаемой фигурой. «Я такой же, как те, кого я порицаю — и поэтому я должен страдать». Через эту идентификацию человек удерживает связь с родительской фигурой, даже если она была травмирующей. Вина становится способом оставаться «рядом», пусть и ценой бесконечного самонаказания.
Тогда человек живет с постоянным чувством «я недостаточно сделал», даже если объективно делает больше, чем другие.
Почему важно разделять стыд и вину в терапии?
Стыд и вина часто маскируются друг под друга. Клиент/пациент говорит: «Мне стыдно за то, что я поступил так», хотя внутри звучит честное: «Мне стыдно за то, кто я». Или наоборот: он ощущает разрушительный стыд, но рационализирует его как «вину», чтобы сохранить иллюзию контроля.
Для терапевта разделение этих эмоций важно, потому что работа с ними принципиально различается:
- Вина поддается реконструкции. С ней можно работать через анализ поступка и перераспределение ответственности.
- Стыд требует восстановления самоощущения и идентичности, возвращения права на существование и желание. Это тонкая, бережная работа.
Клинический пример
Есть клиенты, которые годами живут в парадигме стыда, не осознавая этого. Например: женщина, которая считала себя «скромной», «неуверенной», «доброжелательной». Она объясняла свое постоянное желание угодить «особенностями характера». Но терапия вскрыла хронический стыд, сформированный строгой и непоследовательной матерью. Каждый раз, когда дочка проявляла инициативу, следовало обесценивание — и она научилась «не хотеть», чтобы не быть «слишком».
Ее вина же была продолжением идентификации: «Мама всегда была недовольна собой, я тоже должна быть такой». Это была не вина за действие, а за самоотделение. Работа заключалась не в устранении эмоций, а в возвращении их на свои места: вина — к поступкам, стыд —к ранней травме, а женщина — к самой себе.
Или самый распространенный пример связки «стыд-вина-жалость» — это сильнейшая фрустрация неразрешенного эдипального конфликта, где девочка растет в постоянном чувстве вины перед матерью за то, что мама жертвует, страдает, но отдает дочери все, при этом не упускает возможности это подчеркнуть: «Мне тяжело, но для тебя ничего не жалко», «Деньги есть только тебе на платье, эх, а на меня как обычно нет». Ребенку неловко, стыдно перед мамой, и в то же время непонятно: к чему такие жертвы? А после эта девочка вырастает с проекцией вытесненных желаний как мама, не разрешая себе быть женщиной (взрослой, сексуальной, видной), выстраивать отношения по принципу «страдалицы, как мама», вестись на манипуляции тех, кого «жалко» в ущерб себе, не получать и не обустраивать себе комфорт и так далее. Ведь для этой «девочки» отделиться от мамы будет означать оставить ее одну в этом несправедливом островке ее жизни. И она изо всех сил будет сохранять с ней отношения в виде жертвенного мостика, делая жизнь мамы хоть чуточку ярче, утопая в самопожертвовании. Дабы не испытывать стыд за то, что «я живу лучше, чем ты» и «я не знаю, как компенсировать тебе твою жертву, поэтому буду жертвовать собой».
Нейробиология стыда и вины: почему эти эмоции так устойчивы
Современная аффективная нейробиология помогает понять, почему стыд и вина оставляют такой глубокий след.
Стыд активирует:
- переднюю поясную кору —область, ответственную за социальную боль;
- островковую кору —зону, связанную с ощущением «я внутри своего тела», что делает переживание стыда буквально физически ощутимым;
- миндалину —центр угрозы, что объясняет ощущение «меня могут отвергнуть».
Стыд переживается как опасность потери принадлежности к группе, а значит, как угроза выживанию.
Вина в большей степени включает префронтальные зоны, отвечающие за оценку действий, контроль и анализ ситуации. Она более когнитивна. Поэтому с виной проще работать на уровне рационального диалога, чем со стыдом.
Телесные маркеры стыда и вины: тело всегда знает раньше головы.
Стыд ощущается как: опускание плеч, закрывание корпуса; тепло в лице, желание спрятаться; ощущение «внутреннего сжатия»; потеря голоса, трудность говорить.
Вина проявляется следующим образом: тяжестью в груди или животе; импульсом к действию («исправить», «компенсировать»); напряжением в руках; навязчивой потребностью объясниться.
Разграничение телесных маркеров помогает клиенту точнее понимать, что именно он чувствует, особенно при созависимости, когда действует из хронической вины «я обязан», «я должен», «если я не позабочусь — я плохой/плохая». И при избегании: «Если я покажусь настоящим, меня отвергнут».
Важно сказать вслух: освобождение от хронического стыда и вины не превращает человека в эгоиста. Наоборот, позволяет действовать не из страха быть плохим, а из понимания своих границ, мотиваций и ценностей.
Бой с тенью
Стыд и вина управляют человеком только тогда, когда остаются неосознанными, остаются тенью, с которой человек бьется не на жизнь, а на смерть. Принятие своей тени, а именно бессознательные вытеснения импульсов, желаний, агрессии, сексуальности, конкуренции, стремления, допустить к сознанию и осознанию, ослабив тем самым садистические стремления, приведет человека к разграничению чужого от своего, имеющего право на инаковость и неидеальность, на признание ценностей и реальной благодарности, и в конце концов к смирению, свободе и гармонии.
Когда мы делаем их видимыми, человек начинает выбирать сам, а не приносит себя в жертву.
Автор: Валентина
Муханова-Бирюкова, психотерапевт, клинический нейропсихолог
Фото: Shutterstock
