ELLE Agenda: "Вот и придумали они «спортсменку» и «бизнесменку», закрепив за основу маскулинный корень «-мен»"

В пасмурные осенние вечера, когда европейские футбольные лиги отлучаются на перерыв для сборных, хотя зачастую и без привязки к футболу, а скорее, в попытке перебороть осеннюю хандру, я, бывает, пересматриваю романтические комедии прошлых десятилетий. И вот, совсем недавно наткнулся опять на старый добрый фильм 2008 года «Definitely, Maybe», который в русском переводе почему-то называется «Да, нет, наверное», где немного смущает это «нет». В этом фильме, название которого почти рифмуется с песней Бьорк «Violently Happy», есть сцена, где проницательная девочка препубертатного возраста спрашивает у папы (самого Райана Рейнольдса): «Как будет слово “шлюха” для мальчиков?» (What’s the boy word for “slut”?). На что папа (все тот же Райан Рейнольдс) отвечает после секундной заминки: «Они еще не придумали слово, но я уверен, что они уже работают над этим».

Так вот, пересмотрев фильм через 13 лет, я предсказуемо обнаружил, что девочку обманули, что никто над этим не работал, так как им это и не надо. Наверное, ей тогда надо было по-марксистски взять дело в свои руки и придумать это слово для «мальчиков». Что еще удивительней, «шлюха» – как и родственное «шленда» – исторически означало бездельника, как, впрочем, и его английский аналог slut, которое, между прочим, имеет общие корни со словом sloth (ленивец, который висит на дереве). Понимаю, бездельником и ленивцем быть нехорошо – это я знаю не понаслышке, так как усердно и активно практикую – но как-то очень странно, что ими перестали называть мужчин, и никто, кроме Майи Хэйс (так зовут эту девочку), этим не возмущен. — Так есть же слово «бабник», – возразит, возможно, кто-то. – Вполне себе «шлюха» мужского рода.

ELLE Agenda: "Вот и придумали они «спортсменку» и «бизнесменку», закрепив за основу маскулинный корень «-мен»"

Так в том-то и дело, что бабник – это не «шлюха» мужского рода, а что-то довольно безобидное, даже льстивое, да еще почему-то в слове, означающем беспутного мужчину, фигурирует, простите, «баба», как будто шлюха – сама по себе шлюха, а бабника свели с пути распутные женщины. Бабники даже на английском либо womanizer, либо ladies’s man, ведь «не Адам прельщен, но жена, прельстившись, впала в преступление». А занялась бы женщина чем-то дельным – дельным в глазах мужчин, конечно – назвали бы мужским именем, ибо не дело женщинам иметь свои плодотворные эпитеты, кроме матери, роженицы, прачки и, простите еще раз, шлюхи, а то ведь могут завтра отойти от плиты и посягнуть на равноценную оплату труда, а там не за горами и посягательство на руководящие должности. Вот и придумали они «спортсменку» и «бизнесменку», закрепив за основу маскулинный корень «-мен» (man), чтобы любое проявление женской профессиональной активности воспринималось как исключительные женские усилия в мужской стихии, что лингвистически звучит так же нелепо, как звучал бы «сестрец» вместо брата. Это такое укоренившее понятие, что, когда в прошлом году казашка получила престижную международную премию «За храбрость» (International Women of Courage Award), наши СМИ – и этические, и не очень – синхронно перевели ее «За мужество», ведь храбрость в их понимании присуща только мужчинам, а бесстрашной женщина может стать, лишь уподобившись мужчинам.


Вот и пошла у наших женщин привычка скреплять свои имена (и фамилии мужей) с профессиями мужского рода (профессор Кадырова, депутат Иванова), ведь, по задумке, достойными высококвалифицированных и ответственных профессий и должностей могли быть только мужчины, а на менее престижные профессии вроде прачек и нянь у мужчин претензий не было никогда. Поэтому, чтобы не наводить суету, в русскоязычном мире упорно называют главу правительства ФРГ канцлером, в то время как на немецком ее называют не иначе как канцлеркой (Kanzlerin), хотя в Германии канцлерами исторически становились исключительно мужчины, но раз язык позволяет создавать феминитивы – их надо внедрять, чтобы бессознательно не транслировать идею мужской профессиональной исключительности. А вот в английском языке, где в основном не используются специальные окончания рода, наоборот, идет процесс дефеминизации, и раз профессии и роли грамматически не отражают род, то от использования вторичных феминитивов вроде actress (актриса) и heroine (героиня) отходят в пользу юнисекс-аналогов actor и hero – для женщин, для мужчин, для всех, так как все эти actress и poetess подразумевали, что стезя эта была по определению мужской.

ОЛЕСЮ НАЗЫВАТЬ «ЖЕНЩИНОЙ» ПРИ НЕЙ НЕПРИСТОЙНО, ОНА
ЕЩЕ НЕ «ЖЕНЩИНА», ОНА МОЛОДА И ВОСТРЕБОВАНА, И ПОСЕМУ НАЗЫВАТЬ ЕЕ СТОИТ ИСКЛЮЧИТЕЛЬНО «ДЕВУШКОЙ», ДАЖЕ ЕСЛИ ЕЕ РЕБЕНОК УЧИТСЯ ВО ВТОРОМ КЛАССЕ. ВОТ ЭТО И ЕСТЬ НАШ МИР.

В нашей части света профессиональные феминитивы часто обрастают уничижительной или насмешливой ассоциацией (химичка), иногда вместо них используются более привычные зависимые формы: генеральша (жена или вдова генерала) вместо генералки, хотя часто они вызывают отторжение или неприязнь, особенно у самих женщин, что зачастую напоминает марксистское «ложное сознание» – искаженное мировоззрение, навязанное эксплуататором, которое помогает скрытно поддерживать отношения подчинения и господства. Мы часто забываем, что язык – штука динамичная и он не только отражает изменяющиеся общество и мир, но и сам их меняет и формирует. Как говорил Витгенштейн: «Границы моего языка означают границы моего мира». И раз уж в начале было слово, а потом все остальное, нельзя изменить мир, не изменив язык, ведь каждое слово в нем тайно несет колышки, которые, вбиваясь в наши головы, и создают то самое «ложное сознание», устои, где мужчина «берет» себе в жены женщину, а женщина «выходит» замуж. Вы не задавались вопросом, почему исторически принято считать, что «истерия» – прерогатива женщин, что только они склонны к панике и импульсивной нервозности? Все очень просто: слово «истерия» происходит от греческого слова «матка», и придумал его «злой» мужчина, ну который крокодил, носорог, китобой.

А между тем я упорно продолжаю называть женщин женщинами, а инженерок инженерками, но вот в ответ мне часто прилетают презренные взгляды и яростное негодование женщин (и инженерок):

— Жар, ты же сказал, что меня тут спрашивала женщина! Это Олеся, соседка, ку-ку, ей всего 33! Хорошо, что она не услышала.

— Я вам не какая-нибудь инженерка! Я инженер-проектировщик! Я закончила МЭИ с красным дипломом!
Ну, чтоб вы знали, любого мужчину начиная с пеленок можно называть «мужчиной», и ничего, кроме гордости, это обращение в нем вызывать не может. Подписывать словами «Спасибо Всевышнему за самого лучшего на свете мужчину» можно фотографии как прыщавого семиклассника (сам такой был), так и бездельника вполне за сорок (сам такой и есть). А Олесю называть «женщиной» при ней непристойно, она еще не «женщина», она молода и востребована, и посему называть ее стоит исключительно «девушкой», даже если ее ребенок учится во втором классе. Вот это и есть наш мир.

— Но не все же так плохо, Жар? Наше общество же меняется? Мы же будем жить в лучшем мире?
— Да, нет, наверное. Но я уверен, что они уже работают над этим.

Текст. Жар Зардыхан

Фото. Shutterstock

Поделиться: